+7 926 364 00 01

+7 926 364 20 51

НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ. СМЕРТЬ НАДО ЗАРАБОТАТЬ


26 августа 1921 года. Глухие петроградские окрестности. Красноармейский конвой выстраивает людей по кромке недавно вырытых рвов. Внезапно раздаётся скрип тормозов. Из остановившегося воронка выскакивает военный: «Поэт Гумилёв, выйти из строя!» Один из числа приговорённых отвечает: «Здесь нет поэта Гумилёва, здесь есть офицер Гумилёв!».  Раздаются ружейные залпы. Тела падают в ров. Принято считать, что так прожил свои последние минуты известный русский поэт Николай Степанович Гумилёв. 

Поэт Георгий Иванов в эмиграции приводил слова чекиста, который был очевидцем гибели поэта: «Этот ваш Гумилёв… Улыбался, докурил папиросу… Но даже на ребят из Особого отдела произвёл впечатление. Мало кто так умирает… Не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны...»

Известно, что в ночь перед расстрелом звонили вождю мирового пролетариата, товарищу Ленину, пытаясь спасти поэта, но получили ответ: «Мы не можем целовать руку, поднятую против нас».

Поэт весьма помог исследователям своего творчества, когда сам разъяснил все свои мотивы, однажды написав: «Я хотел всё делать лучше других». Вместе с этим Гумилёв решил «идти по линии наибольшего сопротивления». Ведь «если приучить себя к этому, ничто не будет страшно».

А приучать он начал себя с самого раннего детства. Известно, что мать будущего поэта, Анна Ивановна, часто читала детям перед сном Священное Писание, после чего обсуждала евангельскую историю со своими маленькими сыновьями Димой и Колей. Коля старательно молился. Отказывался от конфет, чтобы, следуя библейскому слову, отдать их старушке из богадельни, приходившей к матери. Понуждал себя и на более трудный подвиг — терпеливо играл со старушкой в скушное лото, которое ненавидел.

Так с самого раннего детства Николай Гумилёв шёл по линии наибольшего сопротивления, как бы бросая вызов трудностям и тем самым удивляя окружающих. Один раз он откусил голову живой рыбине ради получения статуса «вождя индейцев». По гимназии эпатажно разгуливал с томом «Капитала» под мышкой. А потом отправился… Нет, вовсе не в социалисты, а вздыхать под окнами некой Маши, только ли из-за того, что её фамилия была Маркс? 

Безусловно, дважды второгодник Коля Гумилёв удивил товарищей, когда принёс в класс пахнущую свежей типографской краской изданную брошюру своих стихов с диковинным названием «Путь конквистадоров». А перед тем, как посетить в Сорбонне лекции по французской словесности, Николай напротив зеркала исправлял врожденное косоглазие. Усилием воли. Во многом, в юности эти поступки были рисовкой, игрой, желанием постоять «у бездны на краю», прославиться.

Друг Гумилёва, литератор Георгий Иванов писал: «Он воображал тысячи способов осуществить свою мечту. Стать полководцем? Учёным? Изобрести перпетуум-мобиле? Безразлично, чтобы только люди повторяли имя Гумилёва, писали о нём книги, удивлялись и завидовали ему». Автор воспоминаний считал, что стеснительный от природы Коля буквально заставлял себя достичь определённых высот. «Я хочу, чтобы не только мои стихи, но и моя жизнь была произведением искусства», — говорил Гумилёв. И в целом, это ему удалось. Сначала он стал популярным поэтом, а когда стало необходимо — офицером Русской императорской армии.

Запонки из коллекции «Русская императорская армия» можно найти на нашем сайте: http://www.jewellers-art.ru/directory/jewelry/russian-imperial-army/

Казалось бы, Николай Гумилёв идеально соответствовал эстетике Серебряного века. Его увлечение экзотикой, выраженное в суждениях о литературе и искусстве, да и сама жизнь, полная неожиданных перемен и необычайных путешествий, кажутся одним творческим манифестом.  Он всё увидел собственными глазами. В том числе и воспетого им «изысканного жирафа», бродящего на берегах озера Чад, поскольку Гумилёв был в Африке четыре раза в разное время и разными маршрутами — то тайно от родителей в трюме корабля, то по заданию Академии наук, то по собственной инициативе.

Вообще-то многим поэтам ближе есенинский подход: «и хотя я не был на Босфоре, я тебе придумаю о нём». Наверное именно поэтому признание среди собратьев по перу Гумилёв снискал не сразу. Даже те, кто видел в нём настоящего поэта и ценил его стихи, порой терялись от пёстрой яркости образов его фантазий. Признанные мастера жанра — Гиппиус и Мережковский — сперва и вовсе приняли его за графомана. 

В противовес символистам, Гумилёв с единомышленниками создёт своё литературное направление, дав ему название акмеизм (в переводе с греческого — «высшая степень», «цветущая пора»). Этот культ «вещественности» образа и «взвешенных слов» противостоял расплывчатости намёков и размытости форм символизма. В стихах он воплотил свой мир, необычный и волнующий, и по его собственному выражению, сумел «в новой обстановке найти новые слова»... 

Вернувшись из очередной поездки в Африку, Гумилёв расхаживал по Петербургу, эпатируя публику, в леопардовой шубе нараспашку, с папиросой в зубах. Его обожание в кругах столичной молодёжи возросло до небес. Но Зинаида Гиппиус и Дмитрий Мережковский по-прежнему жёстко критиковали стихи Гумилева, а символисты Валерий Брюсов, Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненский вроде бы и хвалили его «Жемчуга», но называли «ещё ученической книгой». А ведь тот сборник содержал вполне зрелых «Капитанов».

Манифест своего течения акмеисты провозгласили в популярном среди столичной богемы арт-кафе «Бродячая собака». Тамошние вечера поэт Бенедикт Лившиц описывал так: «Затянутая в чёрный шелк, с крупным овалом камеи у пояса вплывала Ахматова. <...> В длинном сюртуке и чёрном регате, не оставлявший без внимания ни одной красивой женщины, отступал, пятясь между столиков, Гумилёв, не то соблюдая таким образом придворный этикет, не то опасаясь «кинжального взора в спину»».

Жене Гумилёва, известной поэтессе Анне Ахматовой было о чём беспокоиться. Как-то он просидел весь вечер с актрисой Ольгой Высотской за ближайшим к ней столиком, вовсе не стесняясь её присутствием. Да и вообще женщины занимали заметное место в жизни поэта. Одновременно Гумилёв влюбился в выпускницу Смольного института Татьяну Адамович. Поначалу Ахматова не обращала внимания на интрижки мужа, её интересовало в нём совсем другое.

Когда «Бродячую собаку» закрыли, любители высокой словесности переместились в «Привал комедиантов», где как-то декларировала свои стихи Лариса Рейснер, а создатель акмеизма любовался ею. Стихи были так себе, а вот сама девица в декадентском наряде с голубой помадой на губах — просто восторг. Её загадочный образ позднее отразил Всеволод Вишневский в «Оптимистической трагедии». Именно благодаря дневникам Рейснер  до нас дошла неожиданная  и  решительно — пророческая фраза Гумилёва: «Смерть надо ещё заработать». Ведь смерть — это итог, финальная точка в конце стихотворения жизни.

Нравы, царившие в начале ХХ века в богемной среде трудно было назвать традиционными. Гумилёв плыл по течению светской жизни. Рейснер последовала бы за Гумилёвым хоть на край света, но он был женат на Ахматовой, да ещё и крутил романы с поэтессой Маргаритой Тумповской и актрисой Анной Энгельгардт… в итоге обещал развестись с Ахматовой. И действительно развёлся. Женился на Энгельгардт. В ответ на предложение руки и сердца та упала на колени и заплакала: «Нет, я не достойна такого счастья!» Счастья, правда, так и не началось… А началась Первая мировая война. 

Николай Степанович видел в интригах и романах салонной жизни что-то наносное, а в войне он видел настоящее, роковое, поэтому захотел попасть на фронт. Его влекли идеалы рыцарства, отваги, служения оружием своей Родине. Однако поэт имел «белый билет» из-за косоглазия. Получив разворот с первой попытки, Гумилёв не собирался сдаваться. Он приехал к царскосельскому начальнику военного присутствия и обрушил на него весь свой дар красноречия. Гумилёв был записан вольноопределяющимся в Лейб-Гвардии Уланский Её Величества полк.

«… Слышать визг шрапнели, щёлканье винтовок, направленных на тебя, — я думаю, такое наслажденье испытывает закоренелый пьяница перед бутылкой очень старого, крепкого коньяка», — писал Гумилёв с фронта. Запись из его дневника от 11 февраля 1915 года гласит: «так как их было вчетверо больше, чем нас, наша победа была блистательнее».

Многих война корёжит, но Гумилёва она очистила от всего наносного. Попав на фронт, он увидел настоящие страдания, настоящий страх, настоящие испытания, настоящую силу духа, настоящую отвагу. Юношеская бравада была отредактирована суровыми военными буднями, и поэт прошёл их с честью.

Во время боевых действий Гумилёв сохранял твёрдость духа, удивительную для штатского человека. Он быстро схватывал тонкости военного дела. Время, проведенное на передовой, поэт называл лучшим в жизни, лучше чем даже путешествия в Африку. На добровольцев, кадровые военные вообще-то смотрели свысока, но Николай быстро стал отличным стрелком. Причём, ввиду врождённого косоглазия, он палил по целям с левого плеча!

Поэт шёл навстречу риску. Вечером 20 ноября 1914 года, после продолжительного боя, стали искать добровольцев для ночной разведки. Разумеется, Николай Степанович вызвался первым.

Гумилёв зафиксировал расположение неприятеля. Оставалось вернуться живым, чтобы донести разведданные до Русской императорской армии. А легко ли остаться в живых, скача во весь опор по голому полю под прицельным огнём врага?

Смертельную опасность поэт осознал, только уйдя из-под пуль, а тогда… «…тогда я только придерживал лошадь и бормотал молитву Богородице, тут же мною сочиненную и сразу забытую по миновании опасности…»

За успешно проведённую разведку Гумилёв стал кавалером  Георгиевского креста и повышен в звании до ефрейтора. Крест ему вручили 13 января 1915 года, а 15 января произвели в унтер-офицеры.

На войне рождались строки из будней армейской жизни:

Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.

В тот же день Маяковский зачитывал в «Собаке» совсем другие стихи: 

Как вам не стыдно о представленных к Георгию 
Вычитывать из столбцов газет?

Кстати, сам Маяковский был приписан к тыловой автошколе по протекции Горького, поскольку пороха нюхать господа социалисты не желали. Есенин при всей своей любви к берёзкам и народному укладу, хлопотами друзей, стал медбратом в санитаром поезде, Блок — табельщиком в стройдружине. Пастернак и Мандельштам срочно «заболели». Реально из писателей и поэтов той эпохи реально воевали, помимо Гумилёва, лишь Зощенко, Катаев, Куприн, Лившиц и ещё немногие другие.

В одном из писем с фронтов Первой мировой войны Гумилёв пишет: «Мы, наверное, скоро опять попадём в бой, и в самый интересный, с кавалерией. Так что вы не тревожьтесь, не получая от меня некоторое время писем, убить меня не убьют (ты ведь знаешь, что поэты — пророки)…» Говоря про интересный бой с кавалерией, надо особо отметить, что, по словам Ахматовой, Гумилёв  «ездить верхом не умел… но… всё же несколько научился это делать… И второй Георгий получил за нечто, совершённое на коне». Фронтовики считали реально заслуженными все его награды.

Позднее поэт получил очередной Георгиевский крест, а 28 марта 1916 года приказом Главнокомандующего Западным фронтом № 3332 произведён в прапорщики с переводом в 5-й Гусарский Александрийский полк (Чёрные гусары, она же Бессмертные гусары). Используя эту передышку, Гумилёв вёл активную литературную деятельность.

Запонки «Чёрные гусары» в виде полкового зака Александрийского 5-го гусарского полка из серебра 925 пробы можно купить на нашем сайте: 
http://www.jewellers-art.ru/directory/jewelry/russian-imperial-army/cufflinks-alexandria-hussar-regiment-the-black-hussars

Как героя приветствовали  Гумилёва в «Бродячей собаке», когда он приехал с фронта в командировку! В рубашке, порванной австрийским штыком и запачканной кровью он читал Петербургу своё «Наступление». Снаружи кружила метель, в подвальчике лились музыка, вино и поэзия. 

Потом, незадолго до победы, произошла революция, война закончилась позорным сепаратным миром и началась совершенно другая жизнь.

Поэт не скрывал своих монархических взглядов в большевистском Петрограде:

Тягостен, тягостен этот позор —
Жить, потерявши царя!

Эти пророческие строки появились ещё в 1909 году. Повторная их публикация в революционные годы обрела свой прямой смысл — обличение  безбожной и незаконной власти. Поэт не собирался редактировать своё творчество, замалчивать опасные темы. Всегда крестился, завидя церковь, не волнуясь, сколько людей смотрят на него, называл своих слушателей в литературной студии «господа», специально игнорируя обращение «товарищи», всячески подчёркивал свои монархические убеждения.

Как-то Гумилёва пригласили на вечер поэзии для матросов Балтийского флота. Николай Степанович, читая подборку стихов, вдруг с особым значением выделил строки:

Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего Государя.

Присутствовавшая на том вечере поэтесса и любимая ученица Гумилёва, Ирина Одоевцева вспоминала: «По залу прокатился протестующий ропот. Несколько матросов вскочило. Гумилёв продолжал читать спокойно и громко, будто не замечая, не удостаивая вниманием возмущённых слушателей. Кончив стихотворение, он скрестил руки на груди и спокойно обвел зал своими косыми глазами, ожидая аплодисментов. Гумилёв ждал и смотрел на матросов, матросы смотрели на него. И аплодисменты вдруг прорвались, загремели, загрохотали. Всем стало ясно: Гумилёв победил».

Весьма странно, что ему разрешали творить и проповедовать свои убеждения в стране победившего коммунизма так долго и даже приобрести большую популярность у литературной молодёжи. Ведь он не собирался приспосабливаться, а напротив, превратил свою жизнь в свидетельство.

Ирина Одоевцева вспоминала: «Однажды в 1919 году Гумилёв появился в Доме литераторов в нелепом виде - в какой-то старой вязаной шапке, стоптанных валенках, с огромным мешком за плечами». Друзьям сказал, что «идёт на Васильевский остров агитировать рабочих». Одоевцева также писала о пачке банкнот в ящике письменного стола поэта и листовке с призывами поддержать восставших матросов Кронштадта. Всё это стало вещественными доказательствами в расстрельном деле.

Муж Одоевцевой, Георгий Иванов утверждал, что в Крыму «Гумилёв и его товарищ по заговору… раздавали кому надо, привезенное в адмиральском поезде из Петербурга оружие». Ахматова и Мандельштам категорически отрицали такую версию. Они считали, будто заговор ЧК сочинила на пустом месте. 

Русские эмигранты в Париже, напротив, поддерживали идею заговора, мечтая сделать Гумилёва символом противостояния людоедской революционной власти, сплотить вокруг его имени русское зарубежье. Думается, сам он предпочел бы остаться в истории символом рыцарства и сопротивления. Так и вышло.

Поэтесса Ирина Одоевцева вспоминала его монолог о смерти, произнесенный в сочельник 1920 года: «Будет ли вообще что-нибудь? Или все кончается здесь, на земле? Верю, Господи, верю, помоги моему неверию». Так же вспоминается фраза поэта из дневников Рейснер :«Смерть надо ещё заработать». А заработать её можно только достойной жизнью, предпочтя молодым умереть за свои убеждения от пули, нежели скончаться от старости по дороге в ведомственную больницу при Союзе писателей СССР с банкой анализов в руках.

Поэт и офицер Николай Гумилёв прожил без страха свою земную жизнь, поскольку верил в жизнь вечную, а потому определённо заработал свою героическую смерть.
 

 

ПОПУЛЯРНОЕ

5 000 руб.

2 600 руб.

6 500 руб.

3 700 руб.

8 000 руб.

7 600 руб.

12 000 руб.

7 000 руб.

4 500 руб.

5 500 руб.

ПОСМОТРЕТЬ ВСЕ